Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn] - Франсин Риверс

— А то, что делают римляне, можно назвать доблестью? — огрызался Атрет, отчасти пытаясь оправдать своих соплеменников.

— Грех всегда грех, Атрет. В чем разница между тем, что делают римляне, и тем, что сейчас хатты делают с бруктерами?

Тот факт, что Атрет слушал Феофила, свидетельствовал о том, как изменилось его сердце. Слова Феофила проникали ему в душу.

Вот только ни его, ни Феофила больше никто не слушал.

Опьяненные пивом и победой, Хольт, Руд и другие воины стали теперь совершенно невменяемыми из–за овладевшей ими кровожадности и стремились к новым битвам. Понятия «мир» для них уже не существовало — только победа в очередной битве и богатая добыча. На этот раз они собирались напасть на герусков. Шесть воинов вернулось на своих щитах…

Погребальные огни, которые долго горели в ночи, произвели отрезвляющее действие на многих хаттов и, в первую очередь, на матерей погибших, но не на отцов, которые уводили потом женщин домой. Смерть близких пробудила в мужчинах еще более сильную жажду крови.

Рицпа молилась Богу о том, чтобы скорее наступила зима и выпал снег, который мог бы охладить пыл хаттов и заставить их прекратить разговоры о войне. И тут действительно наступили холода, и хаттам не осталось ничего другого, как оставаться в границах своих владений. Рицпа возблагодарила Бога, но почти сразу же столкнулась с другими невзгодами.

Кормить скотину в зимние месяцы стало гораздо труднее и, несмотря на помощь Атрета, Вар каждый раз возвращался совершенно выбившимся из сил, чувствуя нестерпимую боль в ногах и едва себя сдерживая. Успокоить его могла только Аномия. Она часто приходила к нему, принося с собой бальзам из арники, которым натирала его ноги.

Рицпа с сомнением наблюдала за ее проявлениями доброты: после того как Аномия оказывала Вару помощь, боль на какое–то время оставляла его, но сам он становился все более беспокойным и раздраженным.

— Ему нужна жена, — говорил Атрет, наблюдая за Аномией. Жрица поглядывала на него, колдуя над израненным бедром Вара, и Атрету казалось, будто своими твердыми и умелыми пальцами она скользит не по ноге брата, а по его собственному телу. Это ощущение становилось все жарче и острее, пробуждая в Атрете чувства, которых он не испытывал с тех пор, как любил Юлию.

В один из таких моментов он даже позволил себе грубость в отношении собственной жены, чем немало шокировал и напугал ее. Только после того как Рицпа тихо заплакала, Атрет понял, что с ним произошло, и взял себя в руки.

Ему самому стало страшно и стыдно за свой поступок,

— Прости меня, — прошептал он, уткнувшись лицом в волосы Рицпы. Он никогда прежде не обижал жену, и ощущение ее дрожащего тела напугало его не меньше, чем ее саму. «Боже, прости меня», — взывал он в молчаливой молитве. — Прости, — хрипло прошептал он, нежно обняв Рицпу, и ему стало не по себе от мысли о том, что темные силы так легко снова овладели им.

Но, пока он обнимал свою жену, ему никак не удавалось избавиться от образа другой женщины. Даже сейчас, пока он утешал Рицпу, к нему продолжали возвращаться воспоминания о женщинах, с которыми он удовлетворял свою похоть. Они вставали, подобно истлевшим покойникам из могил. И Атрету казалось, что эти женщины были здесь, с ним, и оскверняли его супружеское ложе.

Когда–то, еще в Ефесе, он видел человека, тяжело идущего по дороге мимо ворот его виллы и несущего привязанного к его спине мертвеца. Гниющий труп был привязан таким образом, чтобы человек не мог от него освободиться, пока разложение не начнет убивать его собственное тело.

— Зачем он это делает? — спросил тогда Атрет.

И Галл ответил:

— Таков закон. Он носит на себе тело того человека, которого убил.

Очистите старую закваску.

Атрет же теперь снова ощущал на себе груз прошлого. Он чувствовал, как грех тяготит его, как грязь проникает во все его поры.

Рицпа испуганно вздрогнула, когда Атрет резко оттолкнул ее и привстал на постели.

— Что случилось? — спросила она, не скрывая своего страха. — Что?

— Подожди, — резко произнес он. Когда Рицпа села и потянулась к нему, он оставался таким же жестким и суровым. — Не приближайся ко мне!

Виной всему была Аномия. Атрет не мог не видеть, чего она хочет, не мог не чувствовать ответного желания, которое пробуждалось в нем. Осознание этого давило на него всей своей тяжестью. Самым ужасным было то, что при встрече с ней это каждый раз повторялось.

Может быть, все дело в том, что она так похожа на Анию?

Запустив пальцы в волосы, Атрет уронил голову на руки. Он испытывал страдания от того, что с ним происходит, и конца этому видно не было. Но с тем, что уже творилось в его сознании, смириться было нельзя.

Атрет любил Рицпу. Он испытывал к ней самые нежные чувства. Он готов был умереть за нее. Разве он мог держать ее в своих объятиях и любить ее, думая при этом о другой? Это было бы самым страшным предательством. Это уже пахло прелюбодеянием.

— Боже, прости меня.

Рицпа услышала, как муж что–то бормочет, но ей послышалось не то, что он сказал.

— Боже, освободи меня.

Когда ей послышались эти слова, она подошла к нему и обняла его за шею. Атрет резко отпрянул и повернулся к ней спиной.

«Услышь мой крик, Господи, — отчаянно молился Атрет. — Сотри из моей памяти эту ведьму. Сотри всех женщин, которых я когда–то знал. Сделай меня чистым перед Рицпой. Очисти меня».

43

Зима пребывала в полной гармонии с холодной кровью юной жрицы. Аномия умела ждать, когда наступит ее время, и умела выбирать тех людей, которые к ней прислушаются. Многие окружающие ее люди страдали от зависти и неосуществленных желаний, от несправедливости и разочарования. Аномия приглашала их к себе домой, поила своим вином, которое наливала в их сосуды, и сладким ядом, который вливала в их сердца. Они уходили, полные неудовлетворенных желаний, а потом возвращались к ней снова и снова, думая, что на этот раз им удастся получить желаемое сполна.

— Атрет говорит о чувстве вины. Вины за какой–то грех, — говорила Аномия, усмехаясь, что делало ее еще прекраснее. — Но почему это мы должны чувствовать себя виноватыми? Бруктеры предают нас, продавшись Риму, разве не так? Гермунды отобрали наши соляные долины, разве нет? Атрет заблуждается.

Мужчины жадно ловили каждое ее слово, скользя глазами по ее телу и не скрывая своего восхищения.

Аномия улыбалась, чувствуя свою власть над ними, ту власть, которой они наделяли ее по собственной воле.